Выход Марины

Все персонажи и действия вымышлены, любое совпадение считается случайным.

«Исключительность любого университета определяется числом исключенных студентов.» (Поговорка).

Я сидела в аудитории за партой и молча утирала слёзы. Я пришла сюда уже в третий раз и никак не могла сдать зачёт по химии. Строгий преподаватель — ассистент кафедры органической химии Толмачёв Алексей Владимирович отстранил меня от практических занятий до тех пор, пока я не сдам теоретическую часть. Он восседал за преподавательским столом и внимательно наблюдал, чтобы я не списала. К зачёту я была не готова, и чтобы толком подготовиться, нужно было проштудировать химию за весь семестр. Это не представлялось возможным в силу того, что я систематически не занималась и частенько прогуливала лекции. Я заготовила кучу шпаргалок, но заготовить — это одно, а суметь ими воспользоваться — это совсем другое. Только что преподаватель удалил из учебного класса одного студента за шпаргалки и выставил ему жирный неуд.

Я училась на втором курсе Государственного университета на факультете химия-биология. Училась через пень-колоду. Многочисленные вечеринки, пирушки и дискотеки, а также походы на природу с традиционными шашлыками, к несчастью занимали основное моё время и на лекциях я по большей части тупо спала. Основной предмет химия-органика давался мне особенно трудно. С её многочисленными сложными формулами, циклами карбоновых кислот, нуклеиновыми цепями и прочими заморочками она требовала усидчивости и тщательного изучения, а времени на это у меня не хватало. Не лучшим образом складывалась моя успеваемость и по другим дисциплинам. Логично и закономерно, что к концу семестра я была занесена в кандидаты на отчисление. И что потом я скажу своим родителям, если меня выгонят? Как в глаза им буду смотреть? Сколько денег они грохнули на то, чтобы я поступила и продолжали платить за каждый семестр. И вот если сейчас я не сдам зачёт с третьей попытки, этот Толмачёв побежит подавать на меня сведения в деканат, и тогда уж точно меня ждёт незавидная участь. Я знала, что сама во всём виновата, но это осознание пришло ко мне слишком поздно, и времени на серьёзную переподготовку уже не оставалось. Эх, сдать бы этот зачёт, ну хоть как-нибудь, и за лето я смогу уже как следует подтянуться, и по другим предметам подучить материал. Но вряд ли получится просто так его сдать. Во всяком случае с Толмачёвым точно ничего не выйдет. Может дать ему денег? Но такой суммы, которую он бы взял, судя по его расценкам, у меня не было, даже если бы я продала свою старую обшарпанную тойоту, видавшую и лучшие времена, и сняла с себя немногочисленные золотые побрякушки, я не собрала бы и половины. Обратиться к родителям? Но они и так тянулись как могли и лишних денег у них точно не было. Может в качестве гонорара за зачёт предложить ему себя? В смысле своё молодое и стройное тело? Наверняка бы не отказался. Но от этой мысли меня даже передёрнуло. Фу, мерзость. И если он приблизится ко мне и начнёт лапать, меня банально стошнит и я наблюю прямо на его похотливую рожу. И этот вариант отпадает. Но и других тоже не остаётся.

На зачёте нас присутствовало четверо отпетых отставал со всего курса. Химик рассадил нас по разным столам подальше друг от друга таким образом, чтобы мы постоянно находились в поле его зрения и отобрал сотовые телефоны, сложив их кучкой на столе. Затем он дал вытянуть из пачки любой билет с вопросами и раздал по одному проштампованному листу бумаги. Подсунуть «медведя» так же не представлялось возможным.

— Итак, господа двоечники, полчаса вам хватит за глаза, после чего я решу, оставаться вам на кафедре или нет. Хотя и так всё ясно. Но так и быть, потрачу на вас ещё тридцать минут своего времени, после чего мы с вами расстанемся надеюсь раз и навсегда.

Через десять минут двое парней молча встали и бросив пустые листы на столах, вышли из аудитории.

— Т-ак — сказал Толмачёв — ну что же, по крайней мере честно признали свою некомпетентность по данному предмету, ну а ты, Завьялова — он обращался уже ко мне? Почему ничего до сих пор не написала? Если не знаешь ответов, просиживать штаны, пардон, юбку, смысла не вижу. Ковальская — он обращался уже к девушке, сидевшей за соседним столом — тебя это тоже касается.

Марину Ковальскую я знала лучше тех парней, которые покинули учебный класс. Иногда мы встречались на дискотеках и вечеринках и вместе веселились. Марина была жгучей брюнеткой с идеальной фигурой и я ей завидовала. Девушка была мастером спорта по плаванию и в её комнате были выставлены напоказ многочисленные вымпелы и кубки. Она училась раньше в институте физкультуры, но проучившись полгода, почему то перевелась в наш университет. Учёба ей, так же как и мне, давалась с трудом, и всё по тем же причинам, что и у меня.

В аудитории воцарилась тишина. Марина Ковальская сидела, потупив глаза. Какое то время было так тихо, что было слышно жужжание мухи на оконном стекле. Затем она повернулась ко мне и прошептала :

— Поможешь мне…

Вид у неё был решительный. Она сидела и молчала, но я заметила, что она вся напряжена, как сжатая пружина. Что-то задумала? В чём я ей помогу, если сама ни черта толком не знаю.

— Что вы там такое сказали своей соседке? — спросил Толмачёв.

— Ничего, Алексей Владимирович, я готова отвечать.

— Ну так идите сюда и садитесь поближе.

Марина взяла пустой лист и билет, встала и медленно, постукивая каблучками подошла к преподавательскому столу.

— Садитесь — сказал химик и указал на стоящий рядом стул, потирая руки. Как обычно, в своей ехидной манере собираясь поиздеваться, но потом всё равно выставить неуд.

Но тут девушка повела себя совсем уж странно. Она резко отпихнула стул ногой и вплотную подошла к сидящему боком к столу Толмачёву. И вдруг, чего я никак не ожидала увидеть, она поставила свою ногу ему между ляжек в дорогих брюках, обнажив свои идеальные и гладкие пропорции выше колена. Толмачёв тоже явно не готов был к такому развороту событий, он широко раскрыл глаза и разинул рот, уставившись на стройную девичью ногу, оказавшуюся к нему в такой близости. В следующее мгновение он попытался вскочить, но Марина отвесила ему по щеке ладошкой смачную оплеуху и приказала:

— Сидеть! Так, Света, иди сюда — обратилась она уже ко мне, помоги мне, ты же видишь, наш невольник развалился как фон-барон и бездельничает. Надо заставить его потрудиться и попотеть.

— Э-э, что это такое, да что вы себе… — Толмачёв попытался всё же встать, но вторая пощёчина заставила его замолчать. Cильные руки Марины легли на его плечи и прижали к стулу.

Я поняла, что сейчас, именно в этот момент надо принимать решение и делать выбор. И немедленно, пока этот простофиля не очухался. Ясное дело, Марина оказалась в той же ситуации что и я, и пошла, что называется, ва-банк, призвав меня в союзники. Расчёт был верным и эффект внезапности сработал. Теперь же ей нужна была поддержка. Можно, конечно, было подбежать и оттолкнуть чёртову бестию, эту Маринку и встать на защиту Толмачёва, но тогда она пропала. После того, что она сотворила с этим придурком химиком, возомнившем себя царём, её ждало неминуемое отчисление. Это в лучшем случае. Толмачёв мог нажаловаться в деканат, написать заявление в следственные органы, да куда угодно, и тогда представить даже трудно, что могло её ожидать. А меня он попытался бы потом привлечь в свидетели, и возможно, предоставил бы ещё одну попытку для пересдачи. Такой шанс теперь реально для меня существовал. Но я была отнюдь не пай-девочкой, распускать сопли я не привыкла, и за мной закрепилась репутация сорвиголовы. Будь что будет. Всё же химия на факультете предмет профилирующий, и если сдать зачёт на отлично даже с третьей попытки, то деканат наверняка закроет глаза на все остальные неуды, это как пить дать. И я решительно подошла к сидящему на стуле незадачливому химику сзади. Вдавив его своими руками за плечи ещё глубже в стул, тем самым помогая Марине, я перекинула свою не менее соблазнительную ногу через его плечо и спинку стула и поставила её вплотную к Маринкиной ножке так, что пятка и шпилька моего босоножка плотно прижались к хозяйству Толмачёва. Я уселась на него почти верхом и закрыла ладошкой ему рот.

— Что вы делаете? — промычал наш химик, прижатый к стулу с двух сторон.

— А ты не знаешь? Заткнись. Говорить будешь только тогда, когда тебя спросят — грозно проговорила Марина, расстёгивая на его штанах ширинку и просовывая руку ему дальше за трусы — в садомазохизме это называется поступлением в рабство.

Вообще-то этот Толмачёв далеко не являл собой образец идеального куратора и на курсе не нравился всем. Любой учебный материал объяснял он из рук вон плохо и непонятно. И когда ему задавали вопросы, почти всегда отсылал к учебнику. Он сам был выпускником этого вуза и учился в своё время так же спустя рукава, но благодаря своему папаше — профессору кафедры органической химии, он сумел остаться в аспирантуре и получил должность ассистента кафедры. Преподавательскими знаниями он не блистал, был заносчивым, себялюбивым и коварным. Он находил в каждой группе стукачей и любимчиков, таким образом собирая сведения о всех студентах, и знал все слабые стороны чуть ли не каждого. На зачётах и экзаменах он занимался коррупцией почти в открытую и за каждую оценку «отлично» у него существовала своя такса. Несколько раз он всё же попался на проверках, и за такие эпизоды явного вымогательства любой другой преподаватель давно бы вылетел с треском. Но его отец, профессор, всякий раз, используя свой авторитет, и своё влияние, вытаскивал его из передряг. Толмачёв продолжал оставаться на плаву, и даже кто-то из толковых аспирантов уже заканчивал для него кандидатскую диссертацию. Все зачёты он проводил в своей обычной манере свысока, мол вы, тупой шлак, а я настоящий учёный-химик, а вот приходится возиться с недоумками.

Тем временем рука Марины ласкала и стимулировала хозяйство Толмачёва, но слова её были совсем неласковыми.

— Ну что, свинья, не вылизывл ты ещё туфли на ножках своих хозяек, теперь познакомишься с ними очень близко. Ты познакомишься с нашими колготками и трусами, я научу тебя как правильно отлизывать у госпожи и принимать золотой дождь, я быстро приучу тебя к покорности. Теперь ты узнаешь, что такое настоящая боль, ты будешь как следует наказан. Сам знаешь за что. Ты научишься носить юбки и колготки, и тебе это ещё как понравится.

Она посмотрела на меня и кивнула в сторону сотовых телефонов, лежащих на столе. Перехватив её взгляд я поняла, что она замыслила. Молодец подружка — думала я — давай, дави гада! Я держала ногу на том же месте и чувствовала как вздулось и напряглось его достоинство, находясь в плену у девичьей руки. Я дотянулась и взяла со стола свой смартфон. Включив его на режим видео я пристроила его к журналам так, чтобы съёмка шла в максимальном разрешении и показывала картинку целиком и во всех деталях. Марина с восхищением и благодарностью посмотрела на меня. Она во мне не ошиблась, рассчитывая на мою помощь и поддержку и Толмачёв теперь был полностью в её власти. В нашей власти. С одной, пусть даже тренированной женщиной он справиться ещё мог бы, но с двумя — навряд ли. Толмачёв обмяк и расплылся по стулу как медуза и я убрала руку с его рта. Основное было сделано — он возбудился и таращился теперь на наши ноги, сопя и постанывая.

— А ну-ка, холуй, прояви преданность и покорность — продолжала Марина в той же манере — целуй по очереди наши ножки, да не смей их слюнявить — в её голосе звучал настоящий металл.

И новоиспечённый невольник принялся старательно выцеловывать наши колени и я видела, как он возбуждается всё сильнее. Я убрала ногу и отошла от стула, предоставив всю свободу действий Марине. Я подошла к дверям аудитории и закрыла их на щеколду. Взяв телефон с камерой я продолжала снимать сцену унижения в более выгодном ракурсе. Я вела съёмку так, чтобы подружка была всё время со спины, зато лицо химика было видно хорошо. Марина продолжала. Она проговорила:

— А ты чё тут вообще расселся то? Где твоё должно быть место? Отвечай, когда тебя спрашивает твоя хозяйка.

— А — а где? — говорил Толмачёв тяжело дыша.

Марина тыльной стороной ладони тут же наотмашь влепила ему очередную хлёсткую пощёчину и звонкий хлопок от неё раздался по всей аудитории.

— Запомни, падаль, и заруби себе на носу, что твоё место передо мной только на полу и только на коленях возле моих ног. Ну, живо. Тебя ждёт наказание за непонятливость.

И грозный химик сполз со стула и встал на колени. Я была в настоящем шоке и в то же время восхищалась своей подругой. Смелая девушка, я бы на такое не решилась, а она вот смогла, и скрутила наглеца в бараний рог. Она полностью подчинила его своей воле и теперь из него можно было вить любые верёвки. Во всяком случае, зачёт на отлично был нам уже обеспечен. А чтобы не рыпался, на него у нас был такой компромат, стоило лишь выложить его, например, на тот же ютуб, и тогда удержаться на кафедре Толмачёву не помогут уже никакие деньги и связи. Общественное мнение и моральный облик — это то, с чем вынуждены считаться даже главы самых реакционных режимов. Камера у меня была с хорошим разрешением и сцена унижения была не режиссёрской постановкой, а живым и наполненным натуральными действиями клипом. Такой скандальный ролик уж точно привлечёт массу зрителей и в одночасье взорвёт весь интернет. Одной рукой я продолжала снимать, а другой расстегнула пряжку тонкого кожаного ремешка, обтягивавшего мою талию и подала его Марине. Взяв ремень из моих рук она приказала Толмачёву:

— А ну-ка, быстро разделся по пояс! Живо.

Не смея перечить, Толмачёв стал снимать с себя одежду прямо через голову. Марина уселась перед ним на его стул и закинула ногу на ногу. Теперь он стоял перед ней голый по пояс и соблазнительная ножка в облегающей сандалии покачивалась в десяти сантиметрах от его лица.

— Ну, каково теперь твоё предназначение, раб? — строго спросила Марина.

— А-а не знаю — промямлил Толмачёв.

Намотав на руку мой поясок, она встала и наступила ногой на шею химика. В следующий момент раздался свист и ремешок хлёстко опустился на спину незадачливого преподавателя. Тот вздрогнул и замычал.

— Теперь твоё предназначение, тупая скотина, это прислуживать своим хозяйкам и выполнять наши любые сексуальные желания. А у меня сейчас возникло такое желание, чтобы ты вылизал мне босоножки прямо на моих ногах. И не вздумай халтурить. Вторая твоя госпожа будет внимательно следить за тобой и если она заметит лень в твоих действиях, она тебя сразу накажет. Понял, шалава?

С этими словами девушка вновь села на стул и подвинула одну ногу к лицу Толмачёва, а другую просунула ему в пах и пальцами из босоножка приласкала его хозяйство. Она приказала:

— Давай начинай, и не дай Бог ты меня разочаруешь.

Деваться было некуда и химик, нагнув голову начал старательно вылизывать изящную девичью ножку палец за пальцем. Затем он вылизал подошву и поднял голову. Получив очередную затрещину по уже красной от Маринкиных побоев физиономии, он принялся вылизывать другую ногу. Он мычал и сопел и по всему было видно, что он получает удовольствие. Надо же, как ей удалось сделать из него нижнего. Приподняв его лицо пальцами за подбородок она нагнулась и плюнула ему прямо в рот. Я старательно снимала всё на телефон. Лицо Марины в кадр не попадало, зато Толмачёв красовался со всех сторон, и выглядел он, прямо скажем, не в лучшем свете. Раздетый по пояс, на карачках, со спущенными штанами и стоячим как кол членом он был нелеп и комичен. Картину дополняла красная рожа, вся в грязи и в его же собственных слюнях, в лиловых вдавленных точках от острых шпилек, и по этой самой роже время от времени тёрлась подошва босоножка. Вторая нога периодически пихала его по бокам.

— Ладно, хватит — сказала Марина мне — достаточно на него материала и брезгливо в последний раз отпихнула химика ногой.

— Я всё засняла — сказала я — так что ты ставишь нам в журнале пятёрки и делаешь запись в наши зачётные книжки, и может быть мы не станем предавать огласке это видео. На нём ты красавчик.

Толмачёв начал было подниматься с колен, но перехватив суровый взгляд Марины, опустился вновь. Девушка снова села на стул перед ним и положила ногу на ногу. Взяв со стола журнал она подала его Толмачёву и сказала:

— Надеюсь ты теперь понял, что с сегодняшнего дня мы у тебя круглые отличницы. И не вздумай шутить.

Мы дали ему свои зачётные книжки и химик выставил в них отличные оценки.

— Ну что, Светик — обратилась ко мне Марина — пошли отметим наши пятёрки.

— Пошли — ответила я и взяла её под руку.

— Стойте — позвал нас Толмачёв — ну а как же то что обещали — сами меня раздразнили и кончить даже не дали — так не делается.

— А ты сдрочи — ответила Марина и потом уже мягче добавила — не переживай, у нас стобой впереди теперь много близких встреч будет, так что это была только затравка. А убойная часть ждёт тебя в недалёком будущем. А пока гуд бай мой мaльчик.

Она провела пальчиком по его лицу и прилипший к щеке комок грязи ловко задвинула ему в рот.

— Да чёрт тебя дери, Ковальская! Ты самый настоящий дьявол! — Толмачёв потрясал кулаками и чуть ли не хныкал. Мало того, что его возбудили, унизили и растоптали, да ещё и кончить не дали.

— Ну ты тоже не ангел — сказала Марина напоследок.

И мы вышли из аудитории…

ARHIMED